За нами Москва! - Страница 57

— Ну и где я вам роту возьму? И тем более батальон? На меньшее, небось, не согласитесь…

— Почему не соглашусь? — спокойно ответил бывший исполняющий обязанности командира батальона. — Я сюда воевать пришел, а не этим самым мериться, мне все равно, хотите — ставьте на взвод, нет взвода — так командиром танка побегаю, я сюда не за чинами пришел.

Это, конечно, было неправдой, как всякий нормальный командир, Петров весьма серьезно относился к своему послужному списку. Он был не из тех, кто любой ценой лезет наверх, но считал, что опыт и заслуги дают ему право на командование ротой. С другой стороны, старший лейтенант понимал, что бригада имеет сколоченный состав, и никто не станет снимать знакомого командира, чтобы заменить его чужаком. К тому же Петров помнил притчу, которую рассказал на одной из тревожных дневок бывший белогвардейский офицер Берестов: как-то раз молодые офицеры царской армии спросили у старого генерала Драгомирова (генерал, естественно, тоже был царский): «Прилично ли русскому офицеру иметь самолюбие?» Старый барбос Драгомиров глубокомысленно ответил: «Самолюбие, господа офицеры, оно — как хер. Не иметь его нельзя, но показывать — стыдно».

— Ну тогда в роту к Бурде пойдете, — кивнул капитан. — А уж он определит, в какой взвод.

Капитан посмотрел на старую «тридцатьчетверку» и покачал головой:

— Вы ее что, мелом драили, что ли? Ладно, свободны, на довольствие вас поставим.

Старший лейтенант Бурда искренне обрадовался подкреплению, он, судя по всему, вообще был человеком дружелюбным и легким. Впрочем, поговорив со своим новым командиром пять минут, Петров понял, что характер у ротного имеется, а вместе с ним — правильная, въедливая обстоятельность. Поскольку времени на отработку взаимодействия не было, старший лейтенант не стал присоединять вновь прибывший танк к какому-либо из своих взводов, а оставил его в своем личном резерве. Узнав, что люди Петрова из зимнего обмундирования имеют только шинели, хозяйственный комроты–1 быстро организовал всем ватные куртки и штаны. Затем Бурда познакомил вновь прибывших со своими экипажами, оказалось, что многие танкисты бригады уже успели повоевать в составе 15–й танковой дивизии, что потеряла под Винницей все танки и была расформирована. Как только в роте узнали, что Петров и Безуглый начали войну в пятом мехкорпусе, доброжелательно-покровительственное отношение к новичкам сменилось искренним уважением. Наглый радист немедленно полез в танк и вытащил из сумки кусок картона с аккуратно наклеенной вырезкой из армейской газеты. В заметке рассказывалось о беспримерном подвиге группы бойцов и командиров под командованием лейтенанта Волкова и старшего лейтенанта Петрова. Тут присвистнул даже спокойный Бурда, и Петрову пришлось объяснять, что они не столько крушили вражеские тылы, сколько переползали по ночам от одной укромной стоянки к другой. Подъехала полевая кухня, и трое танкистов впервые за две недели наелись досыта — при отъезде из Сталинграда колхозники завалили бригаду продуктами, в конце концов, мотострелковый батальон почти целиком состоял из их сыновей и братьев… После обеда Бурда угостил Петрова крепким сталинградским табаком, и между командирами как-то сам собой завязался разговор по душам. Комроты не лез с расспросами, он просто начал рассказывать о себе, о своей жизни, и Иван не мог не ответить откровенностью на откровенность. Они оба росли без отцов, но на этом сходство, пожалуй, заканчивалось. Петров сознательно выбрал профессию военного, поступив в Орловское Краснознаменное танковое имени Фрунзе училище по рекомендации райкома комсомола. Бурда же на гражданке начал пастухом, затем выучился на электротехника и пошел работать на шахту. К тому времени, как его призвали в РККА, за ним числились также профессии машиниста, слесаря-инструментальщика и механика. В армии Александр Федорович за два года из механика-водителя стал командиром радиовзвода, а войну начал уже командиром танковой роты, он был жаден до знаний, этот донецкий парень, добившийся всего благодаря своему спокойному уму, упорству и воле. А еще Бурда был необыкновенно открытым, прямым человеком, и Петрову, проговорившему с ним какой-то час, казалось, что они давно знакомы. Командиры сравнили свой боевой опыт, и выяснилось, что взгляды на врага у них, в общем, одинаковые: оба считали, что немец дерется сильно, смело, а главное — удивительно организованно, на «ура» его не возьмешь, надо переигрывать, выбивая людей и технику…

Укладываясь спать в наспех вырытом под танком окопе, Безуглый как бы между делом спросил:

— А что, Иван Сергеевич, комроты у нас, кажется, подходящий?

— Угу, — ответил сонный старший лейтенант, — Александр Федорович наш человек.

— Вот и мне так показалось, — подхватил заряжающий, ожидая продолжения.

Но Петров уже начал понемногу проваливаться в сон и провалился бы, если бы водитель не ошарашил его вопросом:

— А что за зверь крокодил?

— Это ты к чему? — повернулся к Осокину командир.

— Ну, вы утром говорили: «будет ползать, как крокодил».

— Васька, хватит придуриваться. — Старший лейтенант опять положил голову на руки, думая о том, хватит ли того лапника, что они нарубили на дно ямы. Ночи сейчас холодные.

— Я серьезно, — обиделся мехвод.

— Щуку видел? — сонным голосом спросил москвич.

— Ну, — ответил водитель.

— Гну. Крокодил — это та же щука, только с лапами, и хвост у нее как у ящерицы.

Петров уже вовсю храпел.

— Фигня какая-то, — пробормотал Осокин.